IV. Этап

Дай, бог, памяти! Признаться, многое крепко засело в памяти! Зафиксировалось как на фотографии: "Кто не был, тот будет, кто был, не забудет!" И не мысли, не чувства, не переживания, а факты, события. Чувства и мысли невозможно запомнить, если их описывать, непременно все будет окрашено отношением "из сегодня", а факты не выдумаешь. Пятьдесят лет прошло, а все помнится! Закроешь глаза - вот оно все! И запахи. Запахи остались до сих пор. Запах этапа - всей длинной серой колонны - это запах пота, смешанный с запахом серы, навсегда пропитавшим одежду в жарилке, в вошебойке. Запах костра на стоянке, сохнущих портянок, подгоревших валенок, запах снега, какой-то кисловатый, отдающий сосновой корой. Запах хлеба, того хлеба! Самый чудесный запах! Этот кусок 1 "черной глины" жуешь, нюхаешь, вдыхаешь с наслаждением и не торопясь, чтобы полностью впитать этот источник жизни. Вот ощущение, которое запомнилось! Не разукрасишь, не добавишь - хлеб.

Везли эшелоном трое суток до станции Луза. Ехали с остановками. Кормили баландой раз в сутки. Видимо, в эшелоне был вагон, в котором готовили пищу, и вагон с конвоем. На остановках конвоир вызывал трех дежурных, они приносили бачок баланды в 25 литров и мешок с пайками по 400 граммов на 50 человек. В бочке - черпак. На месте разливали "суп" и раздавали хлеб. В этом же бачке приносили кипяток. У каждого вагона конвоир - Вокруг лес. Через час вагоны закрывали, поезд следовал дальше. "Кормежку" эту надо видеть! Кто раздает пищу? Тот, кто захватил "власть" в вагоне! Группа здоровенных парней-уголовников! распоряжается всей жизнью! Кому черпак, кому два, кому половину, а кому и ничего не достанется. Жаловаться некому. Из пятидесяти человек уже через сутки пятерых не досчитались, потом еще троих... Их складывали в один угол, рядом с "доходягами" - теми, чей черед скоро наступит.

Холодно не было. Пятьдесят человек в теплушке! Пар через окошки выходит. Стены инеем покрыты, с потолка капает. Надышали. Пока дышат...

Урки на нарах в карты играют, в стос и буру, на чужие шмутки, на чужие пайки. Кто-то стонет, скорчившись на соломе, кто-то спустил штаны над дырой в полу, кто-то ходит лихорадочно от стенки к стенке, переступая через лежачих, курят (передавая друг другу "бычок"), махорку выторговывают за хлеб. Ругаются, дерутся за место. Редко объединяются. Дружны только воры и то лишь потому, что "паханы" "права качают". Командует один главный, самый известный и популярный рецидивист - вожак блатных. Он говорит тихо, солидно, мало говорит, но каждое его слово - закон! Все живут по "старородским законам" и пользуются "феней" (жаргоном). Помощники у него - воры ("люди"). А дальше вся мелочь, шпана:

"урки", "жлобы" и "фраера" - для того, чтобы их "косили" (обирали, обманывали, били).

Дисциплина у блатных страшная! За проступок - смерть! И никуда не спрячешься! Ни в другой этап, ни в другой лагерь, ни на волю, ни в тюрьму. Везде "свои", везде найдут, и возмездие настигнет. А главные проступки - "скурвиться" и "заиграться". Первое - значит выдать кого-нибудь из своих, а второе - проиграть в карты и не рассчитаться. Со временем "скурвиться" стало означать - пойти на работу: воры не работают, не "втыкают"! "Жлобы" пусть втыкают на то они и жлобы!

С блатными справиться лагерное начальство не могло нигде! (Только потом, на Беломорканале, при "пере ковке".) Везде командовали "паханы". Не страшны ни карцер, ни изолятор. Какая разница? У пахана на нарах

везде постель, пара полушубков, жратва "от пуза", курево и даже выпивка! Откуда? Все воры "отказчики" А если, бывало, силой под конвоем вывезут в котлован или лесоповал - сидят у костра, в карты играют! А паханы "уходили" и с воли командовали, если не было рядом пахана посолиднее. "Уходили" незаметно, непонятно, тихо. Побег всегда был организован хорошо. И охрана подкуплена (не продаст никто), и транспорт устроен, и "ксивы" (документы) нужные есть, и запасы на дорогу.

А все остальные зеки в этапе редко объединялись Интеллигентные - инженеры всякие, вредители и прочие "контрики", те просто боялись друг друга, № доверяли: "А вдруг провокатор?" Никогда не рассказы вали о своем "деле". Все были осуждены "ни за что". К "простым" людям снисходили: "Товарищ! Оставьте покурить!" Простые (чаще всего крестьяне) не отказывали, относились к интеллигентам с уважением, даже, бывало, место уступали или ложку одалживали даром. Интеллигенты были самые неприспособленные... Бытовые тяготели к уркам. Заигрывали, подражали, пытались приблизиться. "Мелюзга" (ворье) пользовалась этим, а "люди" и паханы презирали подхалимов, не видели их или велели бить без всякой причины. :

К интеллигентам блатные относились по-особому и по-разному. Если урки любопытничали и поворовывали, то паханы, бывало, пытались пообщаться. Особенно с каким-нибудь профессором, академиком, писателем, артистом. К таким у больших воров особое отношение:

"Отнеси-ка вон тому папаше пайку". Выдавали все, что положено, не обижали, не издевались.

Над попами издевались до безобразия и над сектантами. Сектанты стоически терпели, не сопротивлялись:

"Христос терпел и нам велел". Они были счастливы! Это надо видеть! Святые! С улыбкой переносили все страдания, с каким-то вызовом, с восторгом фанатиков! До последнего вздоха. И умирали, как в рай уходили. Чудо! Это непостижимо, невероятно!

И в лагере тоже издевались над сектантами, главным образом охрана: за невыход на работу, за неповиновение раздевали догола, ставили к проволоке под конвой, обливали водой на морозе. Стоит молодой, худой, стриженый. Улыбается, молится, стоит, за проволоку колючую держится, стоит, не сдает, уже не молится, еще улыбается... уже мертвый стоит. Он в раю! "Христос терпел и нам велел"...

Шел поезд из Котласа до станции Луза. Ехали люди в этом поезде. Разные люди. Заключенные в вагонах-теплушках. ЭТАП.

На третьи сутки, ночью, вдруг неожиданная резкая остановка. Гудки, выстрелы, крики! Оказалось, в одном из вагонов выломали решетку из дыры в полу и бежали человек двадцать уголовников. Поезд шел на подъеме медленно. Люди выпрыгивали под вагон и выкатывались между колесами на полотно, под насыпь - ив лес! Ушли все. Один только под колеса попал. Поезд остановили, стреляли. А кто в лес побежит? Куда? Да и конвоя не хватает. Поехали дальше. Через три часа Луза.

Выгрузились, пересчитались (многие "остались" в вагонах, за ними потом приедет телега с брезентом), накормились и пошли. Думали - в лагерь, ан нет: в лагерь только больных отправили. Дальше следовать приказано!

Куда? Сплошной лес. Узкая дорога, мало наезженная, снег глубокий. Куда? Мороз. Пошли. Кто как может. Сзади телега с вещами конвоя и довольствием, за ней - походная, военная кухня. Значит, будут кормить.

Уже к концу дня стали отставать старики. Тащились с трудом, вещи побросали по дороге. Часто приходилось останавливаться. Кормежка, перекличка, ночлег. Костры. Конвой поставил себе две палатки - впереди и сзади. Кухню перевели на середину: все же народ около пятисот человек. Разрешили нарубить лапнику для подстилки. Отдыхай, кто как, кто где. По сторонам колонны большие костры и конвой. Конвоя мало, всего человек двадцать. Ни одной собаки. Часть конвоя

отдыхает, часть дежурит. Молодой начальник с ног сбился, охрип, мотается вдоль колонны туда и обратно. Не спит. Говорят, уже сегодня убежали двое. А идти еще двое суток! До седьмого рабпункта Пинежского участка. Там идет строительство железной дороги Пинега - Сыктывкар - очередной гигант индустриализации - 31-й год.

Ночь прошла. Как прошла? Кто отдохнул, кто "остался отдыхать".

Как спали? Что снилось? Что там дома, за десять тысяч километров? Редко вспомнишь - некогда Подъем, перекличка, кипяток, хлеб. Пошли дальше.

Плетется колонна зеков по узкой лесной зимней дороге. Конвой покрикивает: "Не отставай!" И вдруг:

"Стой! Стреляй! Ложись! Все ложись! В бога душу мать!" Впереди двое, нет, трое прыгнули налево - и в кусты, в лес через глубокий снег. И вправо два человека. Один упал, поднялся, побежал в лес. И сзади, говорят, трое, и все в разные стороны. "Лежать!"! Выстрелы. Пули свистят над головами. Все лежат на дороге, не шевелятся. Конвой следит уже не за теми, кто убежал, а за лежащими. За беглецами двое налево и направо подались в лес. Стреляют. Снег глубокий, солдатику быстро бежать трудно, стреляет, не попадает, ели густо стоят, кусты. А те, кто бежит, - они жизнь свою спасают! У них не то что "второе" - "четвертое" дыхание открывается. На что только не способен организм человека в минуту смертельной опасности!

Лежит колонна на дороге полчаса, лежит, не шевелится. Никого не поймали. Кого там убили - неизвестно. Кончилась стрельба. "Становись! Стройся по четыре!" Опять перекличка. Через два часа пошли.

Уже третью ночь не останавливались на ночлег, осталось до лагеря два часа идти. Шли четыре. Вот он,

лагерь! Как мечта, как дом родной. Огни на зоне. Прожектор на проходной. Собаки лают. Бараков не видно в темноте, только столбы дыма на почему-то светлом небе. Опять будет передача "контингента" охране, баня, барак, поверка, каша... Дошли! Кончился

ЭТАП!

Назад | Далее